Хрущобы, или Советская античность

Моя юная сослуживица Натали Житова сказала мне азартно, что заинтересовалась архитектурными особенностями и нюансами типовых советских домов. И тут благодаря энтузиазму Наташи меня озарило, что я вырос в эпоху советской античности. Наташа — историк, участвует в археологических раскопках рядом с Херсонесом, и в античности знает толк. Потому, думаю, ее и привлекли, и очаровали, советские блочные дома, что — была советская античность.

Натали увлеклась не московскими постройками такого характера, а севастопольскими, которые, как и практически весь Севастополь, строились не из бетона, а из инкерманского камня. Но и блоки для нашей советской античности оказались недурны. Белый цвет, преобладающий в этой грандиозной по масштабам застройки архитектуре, не случаен. Это цвет античности.

Пятиэтажки в Москве сносят. Но не так просто снести такое их количество; а есть и девятиэтажки, есть здания школ и больниц, есть соответствующие заборы.

Проект пятиэтажки, насколько мне известно, мы купили в 60-е у французов, которые разработали его для своих строителей в алжирской пустыне, то есть изначально эти дома планировались как временные.

И наша античность оказалась временной, недолгой. Но нам-то она, как Рим римлянам, представлялась вечной. В пятиэтажках и девятиэтажках расцветало творчество, свободная мысль. На кухнях проходили симпосии, то есть философские попойки. А главное, в этих блоках жила та настоящая античная демократия, которую мы не приобрели, а которой мы, наоборот, в 90-е лишились.

Скромные пятиэтажки не спорили с природой, они покорялись ей, а это главный принцип античности. Низкие окна первых этажей светились таким отрадным светом. И праздник, без которого античность уже не античность, а пустой звук, был повсеместным. К безработным художникам, философам и поэтам в пятиэтажки приходили обеспеченные работой актрисы, они тогда понимали, что без коленопреклоненного отношения к нищим художникам их собственное, зависимое, искусство ничего не стоит.

Но французы подложили нам свинью, хрюкающее животное, мы-то рассчитывали на вечность, а они свои дома спланировали лишь на двадцать лет.

И вот ровно через двадцать лет наша блаженная античность, блаженная Аркадия стала ветшать, вырождаться и гибнуть. И был ее последний день, как у Геркуланума и Помпеи, и кто-то хотел крикнуть, что «Пан умер!», но спьяну только сорвался на рыдания. И те, что выжили, двинулись на последнюю свою вакханалию, они шли уже молча, без песен, философия пронизала их настолько, что говорить уже было не о чем. И ушли они в подвалы, и унесли туда свою античную философию.