Юрий Кублановский. О повести Емельяна Маркова «После долгой зимы»

Уже несколько лет я принимаю участие в творческой судьбе Емельяна Маркова. Года два назад давал ему рекомендацию в Союз писателей. И «После долгой зимы», и удивительную повесть «Заместитель» показывал многим литераторам с целью открыть Емельяна Маркова как прозаика. Мне-то с первого абзаца стало ясно, что имею дело с писателем… Помнится, Сергей Павлович Залыгин умиленно сравнивал «После долгой зимы» с Тургеневым. «Это же «Хорь и Калиныч», — восклицал он. На самом деле, как мне видится, творчество Емельяна Маркова абсолютно оригинально, чем, судя по всему, в ком-то вызывало нерешительность, когда вставал вопрос о печатанье текстов молодого писателя.

Очень рад, что «Литературная учеба» именно в юбилейном своем номере публикует наконец «После долгой зимы». Повесть о драме нашего народа, написанную завораживающим, поэтическим языком. Бывшие крестьяне, с которыми нас знакомит повесть, не отпускают от себя, заставляют думать о них…

«После долгой зимы» — есть притча, вместившая в себя суть русской идеи, пронзительно выраженную Сергеем Клычковым «Ты с дубиной у порога, / Я с лампадой голубой…» Подробно анализируемую Н.А. Бердяевым. Читая о дяде Коле, Арсике, Дмитрии Ивановиче, тенях тургеневских «певцов», толстовских крестьян, мысленно возвращаешься к Бердяеву, доказавшему почти с научной точность «устремленность русского человека к крайнему, предельному — от странничества, взыскующего Град Китеж, до черного языческого пьянства».

Образы, населяющие произведения Емельяна Маркова, часто вмещают в себя и «дубину», и «лампаду».

Любовь Виктора и известной в рабочем поселке шлюхи описана с такой силой и чистотой, что не поднимается рука осуждать этих несчастных людей; чудится какой-то «сам третий», неумолимо управляющий черным карнавалом полубытия насельников марковской прозы.

2000