Я всю жизнь, товарищи, еду в Японию.
Был у моей матери друг, он был безработный, тунеядец, по тогдашнему законодательству. Я любил его. Он жил у нас на кухне, питался жареным луком, хотел жениться на маме, а она за него не хотела. Он плакал. В понедельник утром мама бежала в институт, а он вел меня в детский сад на пятидневку. Я не хотел на пятидневку, ночами я там спал плохо, хотел есть; если засыпал, то — или прудил под себя на нервной почве, или раскачивался, тщетно бодал подушку. Ночной нянечке это не нравилось, она порола меня прыгалками, через которые я безуспешно учился прыгать днем, или выставляла меня босого на лестничную клетку. Еще я не любил сливочное масло. Ну не любил и не любил, спокойно воздерживался. Но воспитательницу это тревожило, и она заставляла меня сливочное масло все-таки съедать. Не встанешь из-за стола, пока не съешь свою порцию масла. Если подавалась молочная каша, я размешивал масло в каше, а если каша не подавалась, я соблазнял лишним маслом одногруппников, те обычно не соблазнялись. Видно, с самого начала был я тот еще соблазнитель, пошел в своего гувернера, одиноко живущего у нас на кухне. С маслом надо было что-то делать. Все уже поели, пошли играть, а я — сижу со своим маслом. В конце концов я прятал его в нагрудный карманчик своей бордовой рубашечки и бежал играть вместе с другими. Я был подчеркнуто весел, чтоб отвлечь внимание детей и воспитательницы от масляного пятна, разошедшегося от моего карманчика.
На выходные мама забирала меня домой. А в понедельник — опять. Мой гувернер, звали его Коля, вез меня через весь город в сад. Сад был ведомственный, но это меня не утешало. Однажды я уперся. Не пойду, и всё. Они и так и эдак. Я ни в какую. «Хорошо, — сказал Коля, — хорошо, мы сегодня не поедем в сад…» — «А куда мы поедем?» — спросил я. «Мы поедем в Японию», — ответил Коля. На Японию я согласился, и мы поехали на метро в Японию.
С тех пор я и еду в Японию. Честное пионерское. Там, в Японии, гейши, там, в Японии, сакура, танки, хоку, кимоно, каратэ, сакэ, а потом я узнал, что там еще и суши. Более того, суши есть и у нас. Можно пойти в суши-бар — и пожалуйста, вот тебе суши. Это меня несколько дезориентировало. Я запил. Я пил десять лет. Когда я выпивал, мне казалось, что я вижу на горизонте Японию. Но у меня стали болеть ноги, спина, печень, прямая кишка, голова, горло, легкие, сердце, поджелудочная железа, почки, посыпалась перхоть, выступили на лице красные пятна, отвис живот и бока. И я бросил пить. Я бросил пить, и в понедельник утром Коля повел меня, как всегда, в детский сад. А я уперся. «Хорошо, — сказал вкрадчиво Коля, — мы не поедем в детский сад…» «А куда мы поедем?» — спросил я с надеждой. «Мы поедем в Японию», — проникновенно сказал Коля. И мы поехали в Японию. Всю дорогу Коля мне рассказывал про Японию, как там нам будет хорошо. Мы вышли из метро. «Где же Япония?» — спросил я. «Сейчас, сейчас, перейдем по доске эту лужу, и за углом того дома будет как раз Япония», — успокоил меня Коля. Мы перешли лужу, прошли по дорожке, завернули за угол…
Это… не Я п о н и я! ! !